Материал подготовила член союза журналистов России,

Поисковик-краевед  Дэя Григорьевна Вразова,

Посвящается подвигу речников и моряков периода

Сталинградской битвы.

E-mail: deya212@rambler.ru

www.deya-vrazova.ru

Стр.1 / Стр.2 / Стр.3 / Стр.4 / Стр.5 / Стр.6 / Стр.7 / Стр.8 / Стр.9 / Стр.10 / Стр.11 / Стр.12 / Стр.13 / Стр.14 / Стр.15 / Стр.16 / Стр. 17 / Стр.18 / Стр. 19 / Стр.20 / Стр.21 / Стр.22 / Стр. 23 / Стр.24 / Стр.25 / Стр.26 / Стр.27 / Стр.28 / Стр.29 / Стр.30 / Стр.31 / Стр.32 / Стр.33 / Стр.34 / Стр.35 / Стр.36 / Стр.37 / Стр.38 /

Самым трудным, даже критическим для нас, был период с начала августа до 19 ноября 1942 года, но на участке обороны 64-й Армии врагу так и не удалось прорваться к Волге.

Вспоминает Е. И. Малашенко:

 «В один из дней ноября разведчики во главе с Григорием Гинзбургом захватили пленного, им оказался солдат 20-й румынской пехотной дивизии. На допросе он с первых минут ругал и проклинал Гитлера и Антонеску, развязавших эту войну и направивших их в Сталинград». Почти ежедневно мы отражали по 3-5 атак неприятеля, сами несли большие потери. Пополнение получили только один раз в ноябре за счёт прибывших двух эшелонов с заключёнными из Караганды. Я в этот период исполнял обязанности командира взвода в отдельной роте разведки и по поручению командира бригады Мальчевского был командирован вместе с начальником разведотдела бригады Туровцом на станцию Сарепта отбирать в разведку прибывших заключённых.

О друзьях-товарищах

Кстати, самые теплые мои воспоминания о Саше Туровце. Он обладал приятнейшим баритоном и до войны учился в консерватории, знал очень много оперных партий. Страшно любил петь, особенно, если выпивал. Тут уже его удержать было невозможно. Бекетовка была испещрена глубокими балками. В одной из таких балок в землянке разместился штаб нашей бригады. А немцы стояли максимум в 150 м. Они методично обстреливали нашу балку. Мины рвутся, все залезают в землянки и не высовываются с 8 до 9 вечера. Ровно в девять обстрел прекращался. Как-то Саша напился и попросил меня (я хорошо знал оперный репертуар, хоть и не имел голоса): «Подсюсюкивай Ленским.». Я дал вступление, а потом он начал петь. И когда он пел, немцы переставали стрелять. Более того — аплодировали, особенно, когда он пел Вагнера, из «Тангейзера», «Валькирий». И вот начальник штаба и комиссар бригады, когда время подходило к обстрелу, вызывали Туровца: «Александр Николаевич, спой нам, пожалуйста». Он: «Я без водки не пою». — «Есть!». — «Я без Гришки Гинзбурга не буду петь!». — «Зови!». Мы выпивали водку и пели. Немцы в восторге, наши в восторге! Стрельбы нет…Что касается заключенных, то это были, в основном, люди, совершившие тяжкие преступления и осуждённые на длительные сроки лишения свободы. Тем, кто желал искупить свою вину, предложили защищать Родину с оружием в руках, и очень многие отозвались на это предложение. Как начинающий юрист и разведчик с опытом участия в боях в течение года, я понимал, что не всеми прибывшими из Караганды двигало чувство патриотизма. Большинство согласилось ехать на фронт от голодных пайков в исправительно-трудовых лагерях, в расчёте на хорошее фронтовое питание. Значительная часть заключённых этого не скрывали. Всех их доставили на станцию Сарепта под конвоем, и только после принятия их командирами частей и подразделений расконвоировали. Я отобрал тогда в разведку 12 человек из не менее сотни желающих. Отбирал не по физическим данным (хотя и это имело значение), а по смекалке, по темпераментности и по каким-то неуловимым признакам моральности. С каждым беседовал отдельно минут по 15 и полагался на свою интуицию; Туровец предоставил мне полную свободу выбора. Должен сказать, что ошибся только в одном из 12. Он, этот один, фамилии уже не помню, продолжал и на фронте воровать у своих товарищей по оружию, а также с проезжающих автомашин тыловых служб. Кончил он военным трибуналом и новым сроком заключения. Остальные 11 оказались отличными разведчиками, быстро освоили премудрости разведслужбы, были храбрецами и героями. К сожалению, они все погибли. Последние двое — Старков и Краснобаев — уже в августе 1943 года, а до этого ходили со мной в ночные поиски десятки, раз и всегда отличались преданностью и самоотверженностью. Судимости с них были сняты ещё в марте 1943 года. После ранения пулей в руку 3 декабря 1942 года я не хотел уезжать в тыл, на левый берег, боясь потерять свою бригаду. Продолжал ходить на задания, но руку вздуло, воспалительный процесс нарастал, поднялась температура. В таком виде меня увидел подполковник Ермишкин и доложил Мальчевскому. Комбриг вызвал меня к себе, у него был уже хирург Афанасьев и операционная сестра. Им приказано было обследовать меня. Тут же сняли повязку, и Афанасьев обнаружил, что рана слепая, пуля не вынута, и в разгаре распространение инфекции. Медлить нельзя было, так как существовала возможность гангрены. Благо, медсестра пришла к комбригу со стерильным материалом, хирургическими инструментами и антибиотиками. Тут же Афанасьев прооперировал меня, извлёк пулю, обработал рану. Мне комбриг налил железную кружку водки, грамм 350, я выпил её перед операцией вместо наркоза, а после уснул в домике Мальчевского. Проснулся на следующее утро здоровым, без температуры, только руку пришлось держать на перевязи через шею ещё дней пять. Мальчевский настоял, чтобы я уехал в медсанроту на левый берег (сопровождала меня его жена-медик Полина Григорьевна), где у меня было три дня «курорта». В разведке с одной рукой я работать не мог, идти в госпиталь решительно отказался, и комбриг «устроил» меня на НП 64-й Армии, на высотке недалеко от Бекетовки, где я прослужил 5 дней. Дважды к нам приезжал командующий Шумилов, тогда он еще был генерал-лейтенантом. Это были напряжённые дни, так как готовилось наступление на окружённую 6-ю армию Паулюса. За пять дней пребывания на армейском НП запомнились такие два эпизода. Зенитчики, охранявшие НП, сбили «Фоккер — Вульф», который упал рядом с нашей высотой, а два лётчика спустились на парашютах примерно в одном километре от нас. Штабной полковник (забыл его фамилию) приказал мне взять трёх солдат с НП и захватить лётчиков. Когда мы к ним добрались по глубокому снегу, каждый из них (на расстоянии метров двести друг от друга) сидел в снегу с поднятыми руками. Пристёгнутые к парашютам, они ждали от нас помощи. У одного была сломана нога, второй был ранен в живот. Мы с трудом вытащили их на дорогу, куда подъехала машина какого-то медсанбата и увезла их. На следующий день возле нас был сбит штурмовик             ИЛ-2, наш лётчик катапультировался или выскочил из кабины, но высота была очень малой, и он не успел раскрыть парашют. Упал он на склон нашей высоты и «пропахал» по нему почти от вершины до подножия и далее влетел в балку. Снег был там очень глубоким, и мы из-под снега отрывали лётчика вчетвером минут десять. На удивление, он оказался цел и невредим: ни одного перелома. Чудеса бывают. Обнялись, но не успели познакомиться. Об этом случае писала армейская, а потом и фронтовая газеты. Примерно, 10-12 декабря 1942 года, я вернулся в бригаду.

Материал подготовила член союза журналистов России,

Поисковик-краевед  Дэя Григорьевна Вразова,

Посвящается подвигу речников и моряков периода

Сталинградской битвы.

E-mail: deya212@rambler.ru

www.deya-vrazova.ru

Стр.1 / Стр.2 / Стр.3 / Стр.4 / Стр.5 / Стр.6 / Стр.7 / Стр.8 / Стр.9 / Стр.10 / Стр.11 / Стр.12 / Стр.13 / Стр.14 / Стр.15 / Стр.16 / Стр. 17 / Стр.18 / Стр. 19 / Стр.20 / Стр.21 / Стр.22 / Стр. 23 / Стр.24 / Стр.25 / Стр.26 / Стр.27 / Стр.28 / Стр.29 / Стр.30 / Стр.31 / Стр.32 / Стр.33 / Стр.34 / Стр.35 / Стр.36 / Стр.37 / Стр.38 /